Мяч и клюшка для поло, или Книга экстаза

Примечание автора: эти путевые заметки были написаны во время скаута для съемок фильма «Мяч и клюшка для поло, или Книга экстаза» (2022), который рассказывает о моем увлечении одноименной персидской рукописью, хранящейся в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. Этот манускрипт заинтересовал меня как артефакт по двум причинам: во-первых, я думаю, что поло, которое считается формой развлечения для богатых белых людей, может служить метафорой для колониальной истории последних нескольких столетий. Целью работы с этой рукописью была не только деколонизация этой игры, но и рассказ о жестоких геополитических играх западных сверхдержав в Центральной Евразии. Кроме того, многослойность «Книги экстаза» отражает важное, с моей точки зрения, восприятие реальности. Калейдоскоп вымышленных рассказов и реальных историй, хранящихся в нем, ставит под сомнение представления об истории и реальности как о чем-то статичном и устоявшемся. 

Этот текст не является академическим, я его записывал на ходу и с тех пор почти не редактировал. Все три записи из этой серии можно прочитать на e-flux.

Баку – Шуша, ноябрь 2021 г.

Всякий раз, когда кони были в поту,
Небеса разверзались и молнии сверкали!
— из поэмы «Мяч и клюшка для поло, или Книга экстаза» Арифи

Чтобы попасть в Азербайджан во время пандемии, гражданам Узбекистана необходимо было получить специальное разрешение в Оперативном штабе при Кабинете министров Азербайджана. Мои знакомые в Баку говорили мне, что получить его будет не так-то просто. Я занялся этим еще в августе, но к октябрю мне так и не удалось получить документы. Как ни странно, тот факт, что я постоянно жил в Нидерландах, оказался решающим. Резидентам некоторых стран ЕС разрешалось посещать Азербайджан без такого специального разрешения. Три месяца усилий, потраченных впустую – туда надо было просто ехать без всяких официальных разрешений.

Эта поездка в Баку была гораздо приятнее, чем предыдущие, и я не совсем понимаю, почему – возможно, как это ни странно, это связано с тем, что город и вся страна переживают своего рода общенациональный подъем. Повсюду висели флаги и национальные символы Карабаха в честь освобождения региона (именно это слово используют азербайджанские патриоты), случившегося менее чем за год до этого.

Я давно собирался приехать в Азербайджан и планировал остаться там дольше, чем на несколько дней. [Потомки] огузов всегда казались мне самым музыкальным и жизнелюбивым тюркским народом. Эта музыкальность ощущается даже в их особом азербайджанском акценте — когда бакинцы говорят по-русски или по-английски, их речь звучит очень мелодично. Огузы — это название народа, исторически населявшего территории к югу от Каспийского и вокруг Аральского морей. Они также жили на крайнем западе Узбекистана, в Хорезме. Официальная филологическая школа Узбекистана определяет огузское наречие узбекского языка как диалект узбекского, но лично я не понимаю, почему, ведь он так сильно отличается от моего родного узбекского. Хорезмская музыка также известна своей особой мелодичностью.

На этот раз у меня была совершенно законное основание провести в Азербайджане чуть больше времени. Я прибыл туда со съемочной группой, чтобы снять фильм о човгане — тюркской разновидности конного поло. Исторически, в эту игру играли при дворах местных князей, а затем через Индию она распространилась в Европе. Я никогда не слышал об историческом происхождении конного поло, пока не наткнулся на персидскую миниатюру, изображающую игру. Контраст между историческими корнями поло и его современным восприятием как развлечения для белых богатых людей заставил меня попробовать снять о нем фильм. Я предполагал использовать этот вид спорта как призму, сквозь которую можно рассмотреть историю многовековой колониальной истории в Центральной Евразии.

В 2013 году ЮНЕСКО — после активного лоббирования со стороны азербайджанских дипломатов — признала човган объектом нематериального культурного наследия Азербайджана. Согласно описанию на сайте ЮНЕСКО, одной из особенностей игры является использование карабахских скакунов. На момент принятия этого решения Карабах был занят проармянскими силами, и вся культура разведения и содержания карабахских скакунов была давно заброшена. Поэтому сам этот вид спорта как объект нематериального культурного наследия был и остается под угрозой.

Конвенция об охране нематериального культурного наследия позволяет отдельным государствам вносить объекты и обычаи, нуждающиеся в защите и поддержке, в список нематериального наследия, даже если эти объекты и обычаи являются предметом споров между государствами. Предполагается, что государства должны следовать определенной процедуре при составлении совместной заявки, но это не представляется возможным, если одно из государств отказывается сотрудничать и заявляет о своих исключительных правах на соответствующее культурное наследие. При этом нет никаких запретов на то, чтобы государство подало заявку на включение в список нематериального наследия своей собственной версии того же объекта нематериального наследия. Одно государство не может в одностороннем порядке заблокировать заявку, поданную другим государством. В настоящее время ЮНЕСКО позволяет нескольким государствам претендовать на один и тот же объект нематериального культурного наследия, не признавая существующей между ними связи.

Межгосударственные конфликты, связанные с нематериальным наследием, можно рассматривать как проявление взаимоисключающих требований этнического национализма и политики идентичности. Конвенция об охране нематериального культурного наследия создана c целью решения проблемы глобализации и обеспечения культурного разнообразия. Возможность подавать заявку на собственный национальный вариант уже включенного в список обычая ставит своей целью противодействовать культурной экспроприации. Попадание в список имеет прежде всего символическое значение — страны не получают прямого финансирования для поддержки своего культурного наследия. Однако подача заявки в одностороннем порядке позволяет государствам использовать объект, представляющий культурно-историческую ценность, в культурной дипломатии и национальной политике, превращая такой объект нематериального культурного наследия в «мягкую силу», в результате чего гриф утверждения ЮНЕСКО служит целям политической легитимации.

Во многих случаях споры по поводу заявок на признание тех или иных объектов нематериальным культурным наследием определенных стран явно отражают существующие национальные и политические конфликты (например, между Азербайджаном и Арменией давно ведутся споры о признании таковым кулинарной традиции приготовления долмы). Другим примером может служить заявление Турции по поводу празднования Навруза — это продолжение внутренней национальной политики государства, поскольку все курдские элементы этой традиции систематически исключались, чтобы воссоздать ее заново.¹ 1 Bahar Aykan, “Whose Tradition, Whose Identity? The Politics of Constructing ‘Nevruz’ as Intangible Heritage in Turkey,” European Journal of Turkish Studies, no. 19 (2014).

В 2013 году, по итогам конференции ЮНЕСКО в Азербайджане, игра в човган была признана объектом нематериального культурного наследия. Несмотря на возражения Ирана, представители которого утверждали, что игра на самом деле персидского происхождения с тысячелетней традицией и поэтому не может быть исключительно азербайджанским объектом, представляющим культурно-историческую ценность, мононациональная заявка Азербайджана была одобрена. Представители Тегерана, пытаясь оспорить заявку Азербайджана, прилагали все усилия, чтобы наладить отношения с ассоциациями игроков в Афганистане, Пакистане и Индии. До принятия окончательного решения иранская пресса сообщала о недобросовестных попытках Азербайджана повлиять на комитет ЮНЕСКО. После того как решение было принято в пользу Азербайджана, полуофициальное иранское информационное агентство Fars News сообщило, что азербайджанские политики ложно представили Южный (Иранский) Азербайджан (две иранские провинции с преимущественно азербайджанским населением – территории Южного и Восточного Азербайджана) как часть своей территории, подчеркивая свое влияние. Кроме того, Иран ссылался на то, что соседние государства уже не в первый раз претендуют на объекты иранского культурного наследие как на свои: например, Азербайджан раньше претендовал на наследие поэтов Мавлана (Руми) и Низами в качестве таковых. В конце концов, в 2017 году Иран подал заявку с просьбой признать игру в чоган объектом своего нематериального культурного наследия. Следует отметить, что човган и чоган — это просто разные написания одного и того же названия одной и той же игры.

В случае с Азербайджаном, основанием для его претензий на признание човгана объектом своего исключительного достояния, по-видимому, является нагорно-карабахский конфликт. Географическим центром човгана является Карабахский регион, и символический вес этого объекта культурного наследия служит основанием для легитимации позиции государства в отношении спорной территории.² 2 Sarah Sargent, “Fractured Resemblances: Contested Multinational Heritage and Soft Power,” International Journal of Cultural Property 27, no. 1 (2020). Для Ирана использование в качестве «мягкой силы» культурно-исторического наследия Персидской империи стало как никогда актуальным в связи с его сложным положением в международной политике. Поэтому конное поло (или его более древний предшественник, човган) служит метафорой не только истории колониализма, но и его последствий, особенно национализма, в условиях которого мы вынуждены существовать в современном мире.

Граница между Ираном и Азербайджаном проходит по реке Аракс. Эта граница была определена в XIX веке после нескольких войн и заключения дипломатических соглашений. После этого некоторые области (вилаяты) Ирана, в том числе и многочисленные мусульманские, вошли в состав Российской империи, которая в течение двух или трех столетий сильно расширялась как на юг, так и на восток. Сначала были колонизированы Поволжье и Сибирь, причем граница доходила до Кавказского хребта на юге и Тихого океана на востоке. При этом контуры страны постоянно менялись; новая граница Российской империи проходила по реке Аракс, и сегодня историческое влияние этих границ по-прежнему отделяет Иран от республик Южного Кавказа, таких как Армения и Азербайджан.

Южный Азербайджан (название, используемое самими азербайджанцами) расположен к югу от азербайджано-иранской границы. В Иране по-прежнему проживает многомиллионное тюркское население. Интересно наблюдать, как национальное представление работает через государственные границы. Во время прошлогоднего конфликта вокруг спорной территории Карабаха сотни, если не тысячи азербайджанцев, проживающих в Иране, начали протестовать против использования территории страны для транспортировки оружия в Армению.

Сегодня в Азербайджане и Иране некоторые националисты довольно категорично отличают одно от другого. Можно легко представить себе жалобы, услышанные в тегеранском такси, — мол, в стране слишком много азербайджанцев (мои коллеги из Азербайджана, побывавшие в Иране, рассказывали мне именно о таких случаях). Представители азербайджанской интеллигенции время от времени с горечью вспоминают о «старых добрых дней», когда тюрки господствовали на всей территории Персидской империи. Такие ностальгические настроения были очевидны, когда я брал интервью у историка искусства в Баку. Она подробно рассказывала о книжной культуре Сефевидов. Несмотря на то, что эта династия правила всей Персией, этнически они относили себя к тюркам.

Кроме того, она выражала крайнее недовольство западными востоковедами и коллекционерами. По ее словам, в самом Иране и во всем регионе практически не осталось ценных рукописей — все было вывезено в Англию, Францию, Германию, Россию и США, часто обманным путем или в результате банальной кражи. Особенно меня поразила история «Шахнаме шаха Тахмаспа», рукописи, созданной в той же мастерской и теми же художниками, что и «Книга экстаза».

В двадцатом веке рукопись «Шахнаме шаха Тахмаспа», считающейся одним из шедевров персидского искусства миниатюры, принадлежала семье Ротшильдов. Позже ее приобрел американский олигарх и библиофил Артур А. Хоутон. Видимо, из-за финансовых трудностей и судя по всему очередного развода Хоутон совершил акт вандализма: в конце 1960-х годов он решил разорвать книгу на части и начал продавать отдельные миниатюры. После исламской революции 1979 года его наследник, желая получить больше денег, заключил с новыми властями Ирана сделку по обмену. Тегеранский музей современного искусства согласился отдать ему портрет обнаженной женщины работы Виллема де Кунинга (новое радикальное правительство Ирана было намерено избавиться от этого вульгарного произведения искусства) в обмен на переплет и оставшиеся фолианты рукописи.

Искусствовед напомнила мне о книге Георгия Дерлугьяна «Адепт Бурдье на Кавказе», которую я прочитал пять лет назад. В своей книге Дерлугьян, ученик Иммануила Валлерстайна, рассматривает биографию Мусы Шанибова, в миросистемной перспективе. На примере истории Шанибова Дерлугьян пытается представить историю позднего СССР и раскрыть многочисленные противоречия, связанные с этой страной. Типичный советский интеллигент, Шанибов прошел путь от довольно безобидного студенческого активиста и советского интеллигента в 1960-х годах до одного из лидеров повстанцев во время войны в Абхазии в конце 1980-х. 

Чтобы попасть в Карабах, нам все еще нужно было получить специальные разрешения. Мне сказали, что нам дадут помощника из местных журналистов – ветерана карабахской войны. Он должен был сопровождать нашу команду и оставаться с нами на протяжении всей командировки. Я представлял себе его похожим на человека, описанного в книге Георгия Дерлугьяна, – пожилого представителя советской интеллигенции, который был любителем азербайджанской поэзии или традиционного искусства или даже профессиональным исследователем в этой области. Но когда мы наконец встретились, за три или четыре дня до нашей поездки, я был удивлен: «ветеран» оказался двадцатилетним добровольцем, участвовавшим в освобождении Шуши. Мне было очень интересно познакомиться с этим молодым человеком поближе и задать ему несколько вопросов во время нашего совместного путешествия, но этому плану, как и многим другим планам в Азербайджане, не суждено было осуществиться. Мы двинулись в путь с водителем, который не был в Карабахе с начала 1990-х годов.

По состоянию на конец октября 2021 года эти районы все еще считались зонами боевых действий. Двумя месяцами ранее в этом районе погибли несколько журналистов на одном из многочисленных минных полей. К тому времени большая часть Карабахского района уже год находилась под контролем Азербайджана, но некоторые армяне, жители Степанакерта (азербайджанцы называют его по-другому), столицы бывшей непризнанной Республики Арцах, отказались покинуть родной город. Согласно достигнутым в январе 2021 года договоренностям, в целях обеспечения безопасности гражданского населения и предотвращения возможных провокаций со стороны обеих сторон конфликта было принято решение о том, что за территорией будут наблюдать российские миротворческие силы.

Нам запретили фотографировать военных. Сначала я думал, что это как-то связано с цензурой, но потом понял, что это делается в целях их защиты.

Самое сильное впечатление от этой командировки оставила новая дорога в Карабах, большая часть которой проходит вдоль реки Аракс. Она была построена менее чем за год. Меня поразили сроки, в которые азербайджанские власти планировали вернуть беженцев, покинувших эти земли. Согласно международному праву, таких людей правильнее называть «перемещенными лицами», поскольку они оставались на территории своей страны. Наш местный гид рассказал, что план правительства предполагает возвращение всех жителей всего за восемнадцать месяцев, что означало бы переселение десятков тысяч людей.

Для всех азербайджанцев Шуша — главный город Карабаха. Именно здесь находилась столица Карабахского ханства, и именно здесь находится равнинное урочище Джыдыр-Дюзю, которое в прошлом было местом проведения конных состязаний. Когда мы прибыли в Шушу, некоторые здания лежали в руинах, другие не были повреждены. Мне до сих пор не понятно, как армяне решали, какие здания оставить нетронутыми, а какие разрушить – или, скажем так, каким зданиям позволить разрушиться самим, потому что если вы хотите, чтобы здание со временем перестало существовать, можно просто снести крышу, и оно само превратится в руины. Вот что рассказал нам наш гид в Шуше. 

Самая известная историческая героиня дореволюционного Карабаха — принцесса Хуршидбану Натаван. О ней даже упоминал Александр Дюма в знаменитом путеводителе, который он написал во время своего путешествия по Кавказу. Кроме того, она основала и поддерживала местное коневодство.

Главными архитектурными достопримечательностями Шуши являются две местные мечети, также построенные по приказу принцессы. Не имея собственных детей, она сказала, что одна из этих мечетей — ее дочь, а другая – сын. Мечеть на центральной площади Шуши сохранилась довольно хорошо. Наш гид объяснил, что таким образом армяне хотели продемонстрировать свою терпимость к мусульманам. Так как вторая мечеть была заброшена и находилась в плохом состоянии.

Когда мы достигли равнины Джыдыр-Дюзю, перед нами открылся прекрасный вид на всю местность, включая бывший Степанакерт, где до сих пор живут армяне — вдали виднелся армянский флаг. Наш гид сказал, что это была провокация и что, с точки зрения закона, человек, вывесивший флаг, является сепаратистом. Он также добавил, что в будущем, когда все уляжется и восстановится мир, такие люди понесут наказание.

Наш гид произвел на меня довольно странное впечатление. Его речь как на русском, так и на английском звучала как-то чересчур красноречиво и убедительно. Он также отметил, что армяне, признающие право Азербайджана на эти территории, смогут оставаться и жить в мире, что, по его словам, было бы хорошо для Азербайджана с точки зрения налаживания международных отношений. Судя по всему, только победители могут позволить себе такое великодушие. Эта мысль преследовала меня всю дорогу на обратном пути в Баку.